Стихи и проза
7 ноября 2018
Оставь рассвету печаль –
Пускай сгорает в заре;
Пусть утро мокрую сталь
Расплавит в ясном ведре.
Твои тревожные сны
Впитает свод голубой,
И, как объятья весны,
Ты будешь вечно со мной.
Твое святое лицо
Улыбки свет озарит,
Тесней сжимая кольцо
И в пыль стирая гранит.
Забыв чужих голоса,
Я стану чистой струной
И пропою в небеса:
«Ты будешь вечно со мной…»
Огонь пылающих губ
С твоей сольётся щекой
Звучаньем сладостных труб,
Спешащей к морю рекой.
Пусть месяц в небе рогат,
Пусть льёт полуденный зной,
Пусть погибает закат –
Ты будешь вечно со мной!
Данил Рудой — 12 ноября 2005.
Петрович.
Михаил Петрович жил один. Соседи даже не знали, есть ли у него родственники. Частный дом на окраине города с небольшим яблоневым садиком уже был окружён с двух сторон новыми высотками и будто всё не хотел сдаваться им. Ветхий, чуть покосившийся дом Петровича казался каким-то недоразумением на фоне современного мира. Таким же казался и сам Петрович. Он был среднего роста, худощавый, с седыми, как белая сажа, волосами, зачёсанными на старый манер назад. Очень пожилой мужчина, старик. Он практически круглый год ходил в одном и том же зелёном свитере крупной вязки и серых брюках моды середины прошлого века, стрелки на которых были едва видны. С весны до поздней осени на нём были чёрные ботинки из толстой кожи, с истрёпанными, связанными в нескольких местах шнурками. Зимой Петрович носил тёплый ватник и ушанку, сапоги с высоким голенищем. Он хромал на правую ногу, поэтому в его правой руке всегда был бадик из дерева с большой ручкой, обмотанной синей изолентой, на который он опирался при ходьбе.
Михаил Петрович всегда ходил не спеша. Он часто останавливался и некоторое время смотрел куда-то вдаль, будто кому-то улыбался, и, казалось, о чём-то думал.
Местные школьники из окрестных высоток дразнили Петровича «бомжом» и «алкашом», иногда даже кидали в него яблоками, которые рвали с веток яблонь его сада. Забор вокруг участка имел множество дыр, и ребята без труда залезали летом в сад. Когда Петрович показывался на пороге своего дома, часто немного подвыпившим, и кричал: «Вот я сейчас за ружьём пойду!» – то ребята лишь смеялись и выкрикивали в его адрес ругательства. Они давно знали, что никакого ружья у него нет, а собака Полкан уже несколько лет, как сдохла.
«Эй, бомж! Догони!» – кричали ребята Петровичу из сада. Некоторые «вожаки», желая показать свою смелость и заработать авторитет у других членов своей «банды», кидали в Петровича яблоками и с криками «Эй, бомж!», «Алкаш!» убегали прочь. Петрович казался им злым сумасшедшим стариком.
Петрович действительно выпивал. Последние полгода он стал выпивать намного больше, чем раньше. Видимо, из-за алкоголя он стал совсем редко выходить из дома. Только по необходимости. Примерно раз в неделю Петрович совершал выходы до ближайшего магазина за продуктами и дешёвым портвейном. Раз в месяц он надевал вместо своего зелёного свитера рубашку кремового цвета, пиджак, который, видимо, когда-то составлял с брюками единый комплект, брал с собой очки и уходил из дома почти на целый день. На следующий день он повторял то же самое. В такие дни он, на удивление местных ребят-хулиганов, всегда был трезв. Они радовались, что «алкаш Петрович» ушёл за пенсией и они «полноправные» хозяева его двора и сада.
Петрович после таких своих «выходов» возвращался лишь к вечеру. Он, как и всегда, шёл очень медленно и выглядел чрезвычайно уставшим.
Ребята говорили между собой, что у старика поехала крыша, что он только и рад тому, что купил свой дешёвый портвейн и скоро сможет напиться.
В один из таких дней, когда старик в своём «парадном» пиджаке ушёл за пенсией, ребята, как это часто бывало, хозяйничали на его участке. Они мастерили для Петровича разные «ловушки-сюрпризы».
Двенадцатилетний Коля считал себя очень смелым и, закончив выводить на двери дома старика надпись (белой краской, которую он взял у отца в гараже): «Осторожно: злой Петрович! Любит портвейн», сказал стоящим недалеко от него шестерым ребятам: «Сегодня Петрович будет без стакана!»
– Колян, эт ты с чего так решил? – спросил одиннадцатилетний Вадим. – Ты хочешь выпить весь его портвейн, что ли? – добавил он и засмеялся.
Его смех подхватили остальные.
– Петрович этого не переживёт! Он точно ружьё найдёт тогда… Которого у него нет. Он же по случаю пенсии и покупки портвейна даже пиджак надевает вместо своего облезлого свитера.
– Ничего! – возразил Коля. – Когда он войдёт во двор, вы его отвлеките, а я зайду сзади и вытащу из его авоськи портвейн… Он сумку всегда на скамейку ставит, у двери. Он же к вам поковыляет и будет пугать ружьём, которого у него нет. Он совсем уже сбрендил! Стоит и смотрит в никуда, лыбится ещё при этом… Точно чокнутый давно! Немного накажем «психа» сегодня!
Подкараулив вечером Петровича, ребята всё сделали по своему плану. Коля ловко и незаметно вытащил из авоськи, которую Петрович поставил на скамейку у входной двери в дом, бутылку дешёвого портвейна и связку сарделек…
В тот вечер ребята выпили добытый портвейн и съели сардельки, живо обсуждая свою «победу» над стариком.
На следующее утро Коля проснулся поздно. Был субботний день. После портвейна чуть болела голова, потому что из семерых участников «банды» выпить трофейную «добычу» согласились только четверо. Остальные были против того, чтобы присвоить себе «ношу» Петровича, и оказались просто наблюдателями как её «захвата», так и последующего употребления.
Родители Коли ещё вчера уехали на дачу с ночёвкой, в связи с чем его поздний подъём и состояние остались незамеченными.
После сытного обеда, заботливо оставленного мамой в холодильнике, Коля чувствовал себя уже отлично и вышел гулять во двор, чтобы снова встретить своих друзей. В этот день они до вечера играли в футбол на спортивной площадке возле школы. В перерывах «гонцы» бегали за водой из колонки у дома Петровича и заодно приносили вкусных яблок из сада. «Гонцы» сказали, что «алкаша» не видно и что он, видимо, ушёл за пенсией или за портвейном.
В понедельник Коля заболел. Болеть летом, тем более в каникулы, было совсем некстати. Видимо, всё дело в том, что Коля напился холодной воды после игры в мяч. Ирина Владимировна, мама Коли, отпросилась с работы и в понедельник повела сына на приём к врачу в районную поликлинику.
Выйдя вместе из подъезда своего дома, Коля и Ирина Владимировна направились к автобусной остановке. Их маршрут проходил мимо дома Петровича. Подходя к нему, они увидели, что калитка во двор открыта и возле неё стоят несколько человек, среди которых были две женщины в чёрных платках. Рядом стоял автобус ПАЗ.
Ирина Владимировна заметила среди стоящих у калитки людей свою знакомую – сотрудницу почтового отделения Светлану, которая живёт в другом районе города.
– Света, привет! – обратилась она к знакомой, когда они с Колей подошли ближе. – Что случилось? Кто умер? – спросила Ирина Владимировна.
– Привет, Ирина! – ответила Светлана. – Да вот, умер один хороший человек…
Коля стоял рядом и от удивления даже немного приоткрыл рот. Он понимал, что это говорят о Петровиче…
– Он тебе родственник? – уточнила у Светы Ирина Владимировна.
– Нет, – ответила та. – Не родственник. Он просто всегда к нам на почту приходил… за пенсией… Каждый месяц.
– Понятно, – ответила Ирина Владимировна. – Говорят, он много выпивал…
– Выпивал? – отозвался стоящий рядом мужчина, который слышал весь разговор, несмотря на то что Ирина Владимировна старалась говорить очень тихо. – Да вы знаете, что у него уже год, как рак четвёртой степени… Как теперь выяснилось, он совсем не покупал и не использовал обезболивающие препараты, которые ему выписывались, потому что они дорогие. Алкоголь помогал хоть как-то облегчить ему боль… Я врач … из онкоцентра… Попросили быть на похоронах… У него ведь никого нет… Ему ведь ещё полгода назад, при очередном обследовании, дали месяц-два от силы… Не больше. А он полгода прожил…
Работник почтового отделения Светлана после этих слов побледнела.
– Да вы что! – сказала она, запнулась и, как будто что-то прояснив для себя, сквозь нахлынувшие внезапной волной слёзы продолжила: – Михаил Петрович каждый месяц половину пенсии своей перечислял на счёт детского дома номер четыре в Н-ске. – Потом он… – она заплакала сильнее и снова запнулась, затем быстрым движением достала из сумочки носовой платок, вытерла им слёзы и продолжила: – Потом он забирал оставшуюся часть денег и уходил. И возвращался снова… на следующий день. Всегда писал телеграмму для кого-то из детей короткую… То с игрушкой какой придёт, то со сладостями… И бандеролью в этот детский дом отправлял всегда эти гостинцы. А в телеграмме писал всегда, кому и что он направил бандеролью… Ждите, мол, скоро получите… И так с каждой пенсии! Всегда в пиджаке, улыбается… Вежливый такой, бодрый… Мы с девчонками его «олигархом» звали. При такой небольшой пенсии – и почти всё в детский дом отправлял. Мы думали, его родня обеспечивает хорошо. Ему из детского дома письма приходили. Часто очень. Он им так радовался… Как ребёнок малый.
Светлана снова заплакала. Успокоившись немного, она сказала:
– Нам ведь на почту ребёнок позвонил… Из этого самого детского дома в Н-ске… Мальчик… Меня, говорит, Ваней зовут… «Скажите, тётя, а дедушка Миша мой не приходил? Что с ним? Телеграмму ждал от него…» У него ведь и телефона, оказывается, даже не было, – добавила Света и, отвернувшись, громко заплакала.
Коля тоже плакал. Ему было стыдно за всё, что они сделали с ребятами, как обижали Петровича. Коля не знал, что Петрович вырос в детском доме номер четыре в Н-ске, добровольцем пошёл на фронт, прошёл полвойны, был ранен в ногу, долго лечился. Также Коля не знал, что Петрович много лет помогал своему родному детскому дому номер четыре в Н-ске, экономя на себе во всём и всегда. Не знал Коля и того, что для местного храма Петрович сделал за несколько лет значительные пожертвования, которые пошли на реставрацию часовни у братской могилы участников Великой Отечественной войны. Ещё Коля не знал, что, несмотря на то что у Петровича никогда не было ружья, которое он грозил хулиганам принести, у него был наградной пистолет.
В тот вечер, когда ребята пили портвейн с сардельками, Петровичу стало плохо. Сильные боли, которые он вместо дорогих обезболивающих препаратов купировал дешёвым портвейном, дали знать о себе, и Петрович умер.
По щекам Коли ручьём текли слёзы. Он сделал несколько шагов вперёд и заглянул в открытую калитку. Прямо посреди двора стоял на табуретах деревянный гроб. Сквозь пелену непрекращающихся слёз Коля увидел, что в нём – в военном кителе, сверкающем медалями, отражающими яркие лучи августовского солнца, – лежал Петрович. Он лежал с закрытыми глазами, но Коле показалось, будто он смотрит куда-то вдаль и улыбается своей странной улыбкой.
Он – одинокий Петрович. Воспитанник детского дома номер четыре города Н-ска, тайный исполнитель желаний живших в нём детей-сирот. Он – ветеран Великой Отечественной войны, красноармеец и просто хороший человек. Он – Михаил Петрович Герасимов.
©️ Павел Карабанов,
19.12.2016 г., г. Санкт-Петербург
=========================
Посвящается ветеранам Великой Отечественной войны и просто — хорошим людям!
Вечная им память!..
©️ Copyright: Павел Карабанов, 2016
Свидетельство о публикации №116121906927
МУРАВЕЙНИК В МОЕЙ ГОЛОВЕ
Муравейник в моей голове,
Миллионы бредовых идей,
Что ползут по моим волосам,
Будто липкий и мыльный бальзам.
Сомневаюсь в себе, и снова,
Растворюсь в туманных просторах
И искусно себя убедив,
Завожу свой привычный мотив.
Я не верю в любовь и дружбу,
Давно это стало не нужно.
То ли дело моя тишина,
Одиночество — это судьба.
Дни похожи один на другой,
Очертя полумесяц дугой,
Превращаясь в снежинки листва,
Заполняет слезами глаза.
Но, сквозь слезы я вижу тоску,
И уже принимаю судьбу.
Я не спорю с ней, не перечу,
Я иду к ней сама на встречу.
Натали Ният
Я ТЕБЕ НЕ ВЕРЮ
Ты говоришь и снова повторяешь,
Так горячо, так яро убеждаешь.
Что все вокруг лишь жалкое подобье,
Того, что трепетно зовут любовью.
Что нет любви на свете настоящей,
Что чувства вслед за страстью проходяще.
Что небеса к признаньям равнодушны,
Влюбленные скучны и малодушны.
Я знаю, не таким ты был когда — то,
Ты чтил любви устои верно, свято.
Ты словно рыцарь ей служил усердно,
Но что — то не заладилось, наверно.
Быть может, вы поссорились случайно,
По глупости, нелепо и нечаянно.
И долго не решали объясниться,
Надеясь, что само все проясниться.
А может вы страдали и грустили,
В банальных фразах по теченью плыли.
И с каждым днем вы отдалялись дальше,
Ведь, никогда не станет все как раньше.
И до сих пор на сердце твоем раны,
Что ты укутал в мрачные туманы,
Не позволяя даже прикасаться,
Ты никогда не будешь улыбаться.
А я скажу, что я тебе не верю,
Я для любви открою настежь двери.
И буду ждать тихонько у порога,
Когда появится моя дорога.
Натали Ният
ПРИБЛУДЫ
Мой друг, дай руку и уйдем отсюда,
Нас здесь никто не ждет давно.
Ты спрашиваешь, знаю я откуда?
Не все ли это, все равно?
Мы не подходим этим людям,
Ты видишь это, видишь сам.
Таких приблуд не ждут, не любят,
Отправив их ко всем чертям.
Хоть капли просишь состраданья?
Какой забавный право ты.
Здесь не дождешься подаянья,
Здесь похоронены мечты.
Кто эти люди? Я не знаю.
И знать, наверно, не хочу.
Я лишь тихонько вытираю,
Твою бессильную слезу.
Да, и они наверно тоже,
Бродили по лесной траве,
И ощущали своей кожей,
Крупицы нежности в листве.
А что потом у них случилось?
Быть может грянула гроза?
И что — то в душах надломилось,
И что — то треснуло в сердцах.
Что ж, это грустно, я не спорю,
Но кто им дал такой удел?
Что падая, ты за собою,
Хватаешь тех, кто уцелел?
Мой милый друг, дай Бог терпенья,
Ранимым, трепетным сердцам.
Прочь, все несчастья и сомненья!
И воскрешения мечтам!
Натали Ният
