Обида блокады
Все-таки в «Новой Газете» — молодцы. Рискнули перепечатать у себя ту самую статью писательницы Елены Чижовой, из-за которой под нынешнее 9 мая развернулся очередной охранительский скандал. Причем ведь что сделали, идиоты: статья была спокойно себе издана в швейцарской (!) газете, на немецком языке — никто б в России о ней и знать бы не знал. Но нет — в точности по анекдоту про бабку, которая влезает на шкаф с подзорной трубой, чтобы видеть, «как там у меня на глазах молодежь всякие непотребства творит!» — какая-то дура прочла (небось Гугл-транслейтом перевела), накатала донос (!) в Следственный Комитет, где потребовала Чижову «привлечь за пропаганду нацизма», там и Зюганов подключился — и пошла свистопляска!
Под 9 мая все было в лучших совковых традициях типа травли Пастернака — кучи «государственников» пишут под копирку негодующие и обличительные пасквили в прессу и в блоги, а самого текста, на который они ополчились, нигде не прочесть. Но вот, слава богу, исправили — текст Чижовой опубликован. Никакой «пропаганды нацизма» там, естественно, нет.
Цитата: "… блокада — боль, о которой тяжело и страшно рассказывать; снаружи, потому что их мучил страх сказать «что-нибудь лишнее»: еще во время войны тема блокады стала подцензурной — советское государство делало все, чтобы скрыть правду. Именно с этой целью в 1946 году власти разорили народный музей, куда ленинградцы передавали свои блокадные дневники и личные вещи, в надежде, что память об их страданиях не исчезнет. Люди старшего поколения помнят костер во дворе разоренного музея, в котором эти дневники и вещи жгли. Под запретом оставалось и подлинное число жертв среди мирного населения. Лишь после перестройки об этом было сказано открыто: от 1 000 000 до 1 200 000.
Как все большие цифры — эту цифру невозможно себе представить. Но можно посмотреть на лица. В нашем семейном архиве сохранилась довоенная фотография: десятилетняя мама и ее подружки, с которыми она играла во дворе. На фотографии девять девочек. В блокаду умерло шестеро. Осталось трое. (Из мальчиков, живших в их дворе, — на фронт призывали постепенно, год за годом, — назад не вернулся ни один).
Молчание мамы и бабушки не означает, что в детстве я ничего не знала про блокаду. От своей памяти им было не скрыться. Я помню: когда они вспоминали, у них менялись голоса. Становились беззащитными, словно они стеснялись своих страданий. Разговаривали они потихонечку, между собой. И порой проговаривались.
То вдруг мама скажет: «В нашей семье мальчики не живут» — а я, четырехлетняя девочка, сижу и гадаю: какие мальчики, почему не живут?
То бабушка упомянет про какие-то «мягкие части». Скажет: «Утром подходишь к больнице, они лежат целые; вечером идешь — все мягкие части вырезаны». (Что такое блокадный каннибализм, я догадалась прежде, чем бабушка мне об этом рассказала.)
Так и получилось, что все главное, что знаю о блокаде, я подслушала. Я имею в виду, не сведения, которые можно почерпнуть из книг или из дневников. Их я тоже прочла немало. Но что такое ленинградская блокада, я поняла, кажется, лет в пять. С этих пор никакие официальные мифы на меня не действовали — я до сих пор уверена: это они, мои мама и бабушка (своими тихими разговорами) вложили в меня особый блокадный камертон, позволявший легко отличать правду от лжи.
Блокадная память моего поколения — медленный, долгий процесс переосмысления, когда постепенно приходишь к выводу, что в трагедии ленинградской блокады виноваты Гитлер и Сталин: эту трагическую фугу, они, два самых страшных диктатора XX века, сыграли в четыре руки. Партия Гитлера очевидна: во избежание собственных потерь в живой силе и технике, неизбежных при боях в крупном городе, он принял «научно обоснованное» решение: уморить ленинградцев голодом и холодом — всех, включая стариков и детей..." и т.д. Дальше известная мысль, что Сталину Ленинград — в плане жителей — в принципе не нравился, и он был не прочь его немного «проредить» чужими руками, благо, подвернулся удобный случай.
Для меня все ж остается непостижимой мотивация тех, кто всякий раз устраивает сеансы беснования по поводу подобных статей и выступлений. Как они в них находят «нацизм»? Или это люди совсем двухтактные, с бинарной логикой? Наверно, так: «война была между Сталиным и Гитлером. Можно было быть только или за Сталина, или за Гитлера. Если ты против Сталина, значит, ты за Гитлера — других вариантов нет. Чижова против Сталина, значит, она за Гитлера, значит, в статье нацизм». Срезали! Приехали.
Конечно, Чижова не аналитик и не историк (в чем ее тут же все не преминут уличить). Но у нее и нет такой задачи. Она — ленинградка, и ее статья — это выражение эмоций, а не сухие выкладки. Какие эмоции были у мирных жителей, умиравших от голода в оледеневших квартирах — у тех самых 1 млн. двухсот тысяч? Вера в великого Сталина? — может быть. Ненависть к фашистам? — наверняка. Но ведь было и то самое, табуированное в советское время, чувство — ОБИДА. Обида человека, которого БРОСИЛИ УМИРАТЬ. Без еды. Самой долгой и мучительной смертью — от голода.
Чижова сама этого не пережила, но восприняла это от своих родных — от мамы и бабушки. Бывают такие восприимчивые дети. Обида — это чувство, ее нельзя «объяснить». Каким же надо быть скотом, чтобы в ответ на тихое «зачем нас заморили голодом» орать про «нацизм» и требовать «не трогать великого сталина»!
Можно ведь просто сказать, что все эти обиды давно ушедших блокадников к нам уж точно никакого отношения не имеют, все было и быльем поросло.
«невозможно объяснить, почему в условиях, когда в блокадное время на Большую землю шли составы с военной техникой, которую выпускали ленинградские заводы, Сталин и его приспешники не организовали регулярное снабжение города продуктами питания»
????
Как можно убедиться в том, что автор — это тот человек, за которого он(а) себя выдаёт?
Поэтому я тут с вами)
Это потому что вы русофоб!
Да, примерно так.
Черчилль это понимал: «If Hitler invaded Hell, I would make at least a favourable reference to the devil in the House of Commons».
Так этот вопрос главный в дискуссии о Войне. От ответа на него всё и зависит. Поэтому и обсуждение всегда такое нервное.
«Правильный» ответ звучит так. Цена победы — 27 млн, но цена поражения была бы еще хуже. Немцы вырезали бы всех или превратили бы в натуральных рабов. То есть плата за победу огромна, но поражение обошлось бы еще дороже.
Так ли это. И что было бы… Я лично не знаю.
На противоположном фланге пресловутое баварское пиво. Постреляли бы немцы коммунистов да жидов, а потом жизнь как-то наладилась бы. Было бы вассальное государство, типа как Франция при Петене. Не зря же блокаду Ленинграда сравнивают со сдачей Парижа, жителей которого немцы не тронули.
Еврейка Чижова живет в Европе. Туда же ездят на экскурсии и отдых практически все сторонники баварского пива. Видя современных цивилизованных улыбающихся немцев посреди ухоженных городов, неудивительно, что Гитлер воспринимается неким мифологическим существом, типа Саурона.
Чушь черно-белая.
Можно было победить ценой 10 миллионов, вместо 27.
Но мудрый усатый вождь устроил котлы и забрасывание трупами. Проредил командный состав армии во время своих репрессий перед войной.
Плюс нападение на Польшу в союзе с Гитлером, и плюс агрессия-нападение на Финляндию, в результате чего естественная позиция последней помогла блокаде.
27 миллионов это цена ошибок, советской агрессии к соседям, и сотрудничества советской россии с нацистами во время Второй Мировой Войны 1939-1941.
Аффтор, что надо было сделать, чтобы человек не чувствовал себя ОБИЖЕННЫМ?
Какие меры надо было предпринять?