Николай Фоменко: «Толстой и Пушкин будут медленно отъезжать»

О соцсетях

Удивительная штука: еще 5–7 лет назад в киноконтрактах прописывали — обязательно выложить в соцсетях репортаж со съемочной площадки. Теперь — ни в коем случае, ни одного снимка. Знаете почему? Потому что выясняется, что ты выкладываешь фото и пишешь: «Вот такое вот кино снимается». Миллион человек открывают, смотрят, и всё: они в кинотеатр не придут, потому что у них полная уверенность будто они уже всё увидели.
Но основная фишка соцсетей в том, что если мы возьмем какого-то крутого человека из инстаграма, у которого 750 миллиардов подписчиков — Бузову ту же, — и она напишет: «Давайте завтра в 11 соберемся около такого-то места», то придет 100 человек.
Соцсети — это такая достаточно иллюзорная вещь: ты есть и есть, а так, чтобы собрать там восстание — я в это не верю. Я говорю про нашу страну, конечно.

Ну, мы же — лень-матушка: оторваться надо, встать, куда-то пойти, это же целая история. Чё вставать, когда всё у тебя в руках?

Сегодня я веду инстаграм, потому что его нельзя не вести. Он нужен для того, чтобы что-то там цеплять в сети. Я не стану известней, чем я есть. Мне это не нужно, поверьте.

О книгах

Весь набор у меня современный, весь простой: «Манарага» Сорокина, потрясающий «Июнь» Быкова. Потрясающий Пелевин — «Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда», «Тайные виды на гору Фудзи». Просто бог.
Современная Илиада, повествующая о долгом и мучительно-трудном возвращении российских олигархов домой


Потом я прочитал расхваленное произведение Водолазкина под названием «Брисбен». Оно ужасное на мой взгляд, плохо сделанное, очень некрепкое, и мне даже в какой-то момент казалось, что это вообще не он. Там есть прям позорные вещи: он пишет про жизнь музыканта, и поверить в это невозможно — это как я сейчас взял бы с места и, не углубившись ни во что, стал писать роман, посвященный жизни зубного техника.
Читаю Пинчона. «Воспоминания» Владимира Теляковского, это последний директор императорских театров в Петербурге. «Не отпускай меня» Исигуро. Еще «Перебои в смерти» Жозе Сарамаго и модную книжку «Sapiens. Краткая история человечества».


Так же будет и с литературой. Я сегодня уже понимаю, что Лев Николаевич будет медленно отъезжать, и Александр Сергеевич тоже. Например, я читаю Антона Павловича своего любимого и вдруг начинаю чувствовать, что сейчас он не достреливает до меня так, как раньше. А Бунин пока достреливает.

О культуре

Я только родился, и сразу бабушка мне сказала: «Культура идет вниз благодаря таким, как вы. Ваше поколение убивает культуру».
Ну вот любимый Чарли Чаплин. Давайте с уважением, с любовью и радостью посмотрим на него сегодня. Как я молодому поколению скажу: «Вот, это родоначальник»? Они скажут: «Отлично! Выключаю», потому что Чаплин уже никуда не попадает.
Или, например, я включу Утесова прекрасного — тогда это была крутейшая эстрада, куда-то там в послевоенное время попадала, пробивала. А новое поколение скажет: «Да это именины тети Сони!». И не значит, что это плохо. Нет! Просто время уходит — и наше время уйдет, и придет новое: это нормально абсолютно.

Я вообще считаю, что мы не сможем поправить культуру, она всех нас поправит сама. Лишнее отсеется, хорошее останется — это закон в любом случае.

Поэтому не надо так уж расстраиваться, мол, «сегодня не читают». Если вас волнует количество проданных книг, то это, наверное, вас должно беспокоить, а если количество прочитанного текста или качество этого текста, то это совсем другая ипостась, на мой взгляд. Как было на каждый отрезок времени по два с половиной великих автора, так и сейчас. Меньше не становится. Всё хорошо, мне кажется.

О сиюсекундном юморе

Николай Фоменко во время интервью для Bookmate Journal


Если говорить сегодня о юморе в общем и целом — да, конечно, это не юмор, а сатира. Поэтому я возвращаюсь к тому, что мне ближе «Монти Пайтон», который вообще над явлениями. Это и есть юмор, на мой взгляд. Если мы будем цепляться к сиюсекундности, к нашим ежедневным проблемам — здесь у нас дырки на дорогах, здесь у нас электричество выключено, здесь вот в деревне нет газа — это правильный короткий путь для юмористов, чтобы кормить семью. Но в этом нет интереса.
Сегодняшний обличительный юмор — это такое всё сиюсекундное, такое советское. А я сторонник «Монти Пайтона». Знаете, почему Шекспира до сих пор ставят, а, например, Анатолия Софронова — нет? Потому что Шекспир не привязан ни ко времени, ни к месту. Возьмем «Ромео и Джульетту»: мы узнаём, что дело происходит в Вероне только потому, что не замостили дорогу, лошадь споткнулась, и оказалось, что виноват в этом был губернатор Вероны.
«Я пытался расставить написанное последовательно или по темам. Чем можно связать разрозненное? Своей жизнью»


А у нас всё сегодня сиюсекундно. Так было и у Петросяна в плохих проявлениях. Юмор шестидесятников — он тоже привязан к конкретике. Или вот, например, Михаил Михайлович Жванецкий, который сегодня недосягаем — он не достукивается до зрителя, потому что зритель не понимает, о чем он говорит. Причем даже тот зритель, который его любил 40 лет назад, — даже он сегодня не соображает. И это, конечно, его сгубило, этого зрителя бедного. И книга ушла, и мозг перестал работать. Но это ничего страшного: у этих перестал, у других заработал.