Толкование сновидений: возможно ли, нужно ли, полезно ли?

В одном из древнейших письменных памятников человечества — эпосе о Гильгамеше приводятся примеры интерпретации сновидений. Фрейд, Юнг и другие аналитики довольно сильно популяризировали идею о том, что в снах есть нечто сокрытое и очень ценное, среди своих клиентов и последователей. Ну, а мы в рамках этого поста попробуем понять, есть ли в этом какой-то смысл с точки зрения современных научных знаний.
Интересное отношение к толкованию сновидений, близкое к позициям современной психологии, можно найти в Талмуде: там рассказано о человеке, который прибыл в Иерусалим — город, в котором жило много толкователей снов, — обратился к двадцати четырём разным “специалистам” и получил двадцать четыре разные интерпретации своего сновидения. “И все они были истинны”.[7, стр. 58]

Как вообще можно интерпретировать сны?

Существуют два основных подхода к толкованию сновидений — “прямое” (“словарное”) сопоставление и герменевтический подход.
Первый класс содержит достаточно простые в своей основе методы: визуально-эмоциональным образам из сновидения присваивается некое наименование (“мне приснился графин” — здесь рассказчик именует каким-то привычным словом то, что ему приснилось), затем интерпретатор заглядывает в некий “словарь” — “сонник”, в котором написано, что это могло бы означать (“[графин] с вином – к провинности перед вами; с водой – вам придется терпеть проделки своих детей”).[1, стр. 58]
Указанием источников предлагаемых толкований, а также проверкой их валидности и надёжности составители “сонников” не заморачиваются, и приводят свои трактовки как некую данность, которой читатель должен доверять безусловно.
Ненаучность подобных построений настолько очевидна, что даже сами сторонники интерпретации сновидений признают это.[2, стр. 11] Несмотря на ненадёжность предлагаемых ими толкований, “сонники” существуют уже очень давно (некоторые экземпляры датируются в районе 2500г. до н.э.) и, что гораздо интереснее для нас, пользуются популярностью до сих пор.
Пример обложки американского сонника 1931 года.


Второй подход, перекликающийся некоторым образом с герменевтикой, гораздо интереснее. Он даже по-своему красив. Фрейд считал, что

«истолковывать сновидение» значит раскрыть его «смысл», заменить его чем-либо, что в качестве полноправного и полноценного звена могло бы быть включено в общую цепь наших душевных процессов”.[3, пар. 13.1]

Толкование сновидений в психологии и психотерапии

Классический метод Фрейда предполагал использование свободных ассоциаций. Строго говоря, Фрейд не был первым, кто предложил использовать ассоциации для толкования сновидений:

Интересным вариантом этого расшифровывания, который до некоторой степени исправляет его механичность, представляет собой сочинение Артемидора из Дальдиса о толковании сновидений. Артемидор из Дальдиса, родившийся, по всей вероятности, в начале второго века по нашему летоисчислению, оставил нам самую полную и самую тщательную разработку толкования сновидений в греческо-римском мире. Как отмечает Гомперц, он основывал толкование сновидений на наблюдении и опыте и строго отличал свое искусство толкования от других, обманчивых методов. Согласно изложению Гомперпа, принцип его искусства толкования идентичен с магией, с принципом ассоциаций. Элемент сновидения означает то, о чем он напоминает. Разумеется, то, что он напоминает толкователю сновидения. Неистощимый источник произвола и ненадежности заключается в том факте, что один и тот же элемент сновидения мог напоминать толкователю об одном, а всякому другому человеку совершенно о другом.[3, пар. 13.3]

Ключевым нововведением Фрейда было предложение использовать ассоциации самого сновидца, а не толкователя. Клиенту предлагалось вспоминать детали сновидения и, выражаясь технически, проговаривать всё то, что придёт в голову в этот момент.
При этом сновидение не рассматривалось как нечто цельное, наоборот, постулировалась его бессвязность и необходимость рассмотрения каждого элемента в отдельности — как обладающего собственным значением.
После публикации работы Фрейда о толковании сновидений интерес к теме существенно возрос, было предложено большое количество иных методов и теорий.
С точки зрения Юнга, сновидение — это послание бессознательного, цель которого — встреча человека с теневой частью его души и возвращение ее к целостности («самости»), преодоление поляризации души и попытка ее интеграции[4]. Смысл сновидения, по Юнгу, зависит от того, насколько нуждается в компенсации сознательная установка сновидца.
Если она является чрезмерно односторонней, то сновидение занимает противоположную позицию, если особых крайностей не наблюдается, то оно довольствуется вариантами изображения реальной ситуации, «если же положение сознания правильное, то сновидение полностью смыкается с ним, подчеркивая одновременно свои собственные тенденции, иначе потерялась бы его своеобразная автономия».[5]
Что касается техники интерпретации, то среди юнгианских аналитиков представлена следующая точка зрения:

Относительно техники существует одна простая истина: правильная техника в неправильных руках не работает, тогда как неправильная техника в правильных руках работает. Успешное использование анализа сновидений в психотерапии — это не вопрос технической экспертизы. Совершенно адекватной техники нет, поскольку гораздо более важным является личностное уравнение аналитика/анализанда.[6, глава 5] 

Однако определённые технические правила толкования сновидения мы обнаруживаем и у юнгианцев. В первую очередь, здесь речь идёт о т.н. “Амплификации” — трёхуровневом процессе, в котором на первом уровне раскрываются личные ассоциации (“мне приснился знакомый человек, и я знаю, что это именно он”), культурально-обусловленные ассоциации (“красный сигнал светофор был сигналом к остановке”), а также архетипический уровень — влияние неких “невидимых принципов структурирования опыта”.[6, стр. 22]
В процессе на каждом новом уровне (по убеждению юнгианских аналитиков), раскрываются новые смыслы, которые ранее были неосознаваемы сновидцем. Кроме того, иногда используется техника активного воображения — когда клиента просят вспомнить некий элемент сновидения и представить себе историю, с ним связанную.[7, стр. 129]
Адлер считал, что сновидение — это репетиция исполнения желания или достижения целей жизни; сновидение представляет собой стремление предсказать будущее, в нем человек прогнозирует трудности, которые могут встретиться на пути реализации этого будущего.
Так, Адлер объяснял «пророческие сновидения», которые сбываются именно в силу того, что человек способен предугадать то или иное развитие событий — как позитивное, так и негативное, — и эта способность особенно ярко проявляется у человека во сне[4].
Фриц Перлз в рамках своего гештальт подхода предлагал вообще не заниматься прямым толкованием сновидений:

Чтобы понять смысл сновидения, нам лучше не интерпретировать его. Вместо того, чтобы заниматься спекуляциями по поводу сновидения, мы предлагаем нашим пациентам прожить его более экстенсивно и интенсивно, чтобы обнаружить парадокс[8, пар. 18.76].

Здесь сновидцу предлагается в бодрствующем состоянии отождествить себя с различными объектами своего сна и “прожить” их роли. В первоначальном примере с графином гештальтист предложил бы рассказать сон от имени графина, воды, которая в нём налита, стола, на котором он стоит, стакана, который находится рядом и т.д.
Пример такой работы он приводит в своей книге “Гештальт-подход и свидетель терапии”:

Сон принадлежит молодой пациентке: «Я поднимаюсь по лестнице с узелком в руках». – Ее фантазии по ходу того, как она отождествлялась с различными объектами сна, были такими: «Если я – лестница, кто-то использует меня, чтобы подняться наверх. Это, разумеется, мой муж, который честолюбив, а сейчас учится. Он зависит от моей финансовой поддержки. Если я узелок, то это ему приходится меня нести. Это также справедливо. Ему нужно нести меня к интеллектуальным высотам, которых он собирается достичь.» – Здесь мы видим, что кажется пациентке парадоксом ее жизненной ситуации: она несет груз, и одновременно сама является грузом.[8, пар. 18.81]

Ульман предлагал некое сочетание подхода Артемидора из Дальдиса и современных представлений о групповой работе: сновидение интерпретируется группой лиц в безопасном сеттинге, в процессе каждый из участников задаёт сновидцу вопросы, предлагает собственные толкования сновидения в целом или его отдельных элементов. При этом подчёркивается важность ненавязчивости интерпретаций: никто в группе не утверждает, что именно его толкование и есть истина, приняты формулировки вроде “если бы это был мой сон, я бы сказал, что…”[7, стр. 129]
В современной западной психологии популярен подход к толкованию сновидений, предложенный Эрнестом Хартманом. Хартман считает, что сновидения сами по себе подобны психотерапии, даже безо всякого толкования: как и в процессе терапии, так и во сне психика формирует “связи в безопасном пространстве”[7, стр. 45] Т.е. здесь вопрос толкования вообще отходит на второй план, сновидение обладает некоей самоценностью в контексте терапевтического воздействия.
При этом Хартман признаёт ценность всех изложенных выше подходов в качестве терапевтических инструментов. Он подчёркивает переориентацию фокуса внимания специалистов с поиска “истинных” или “достоверных” толкований на работу с таким качеством как полезность. Всё просто: если некая интерпретация сновидения полезна для терапии, значит она имеет право на существование.[7, стр. 129]
Таким образом, попробуем подвести некоторые итоги:
— В психологии существуют различные (иногда противоречащие друг другу) взгляды на то, как следует толковать сновидения;
— Эти взгляды не могут считаться научными, поскольку не соответствуют критерию фальсицируемости. Так в примечании к электронному изданию “Толкования сновидений” сказано:

Часть предметов может быть символом гениталий, поскольку эти предметы имеют с ними некое сходство, другая часть может быть символом гениталий, потому что не имеет с ними сходства. Вывод отсюда один: любой предмет может быть символом гениталий[3, пар. 25.79].

И далее приводится прекрасный для неискушенного в психоанализе читателя пример разрешения этого парадокса в отношении конкретного сновидения:

Существует иная, на наш взгляд более реалистичная, трактовка сновидений о зубной боли. Она базируется на инфантильной фантазии о «зубастой вагине». В этой фантазии женские гениталии приобретают зубы и становятся угрозой для стремящегося к половой близости (страх кастрации). Удаление зубов в сновидении может символизировать устранение такой угрозы. [3, пар. 25.79]

— Поскольку мы имеем различные противоречивые, нефальсифицируемые гипотезы относительно того, как именно следует трактовать сновидение, чтобы узнать его “истинный” смысл, которые с одинаковой вероятностью могут быть правдой, мы можем с полным основание отбросить их все как ненаучные.
Строго говоря, это не исключает практической ценности толкования сновидений в рамках терапии, но об этом — ниже.

Взгляд со стороны нейробиологии

А можно ли вообще интерпретировать содержание сновидения, и есть ли в этом самом содержании хоть какой-то смысл?
Большинство психологов до 1977-го года как-то не задавалось этим вопросом: они придумывали, обосновывали и отстаивали теории относительно того, как именно это содержание “расшифровать”, при этом вопрос о том, есть ли что расшифровывать их как-то особо не занимал.
Но в 1977 году Хобсон с соавторами достаточно убедительно (на тот момент) показал, что не только ни одна конкретная теория интерпретации содержимого сна не верна: ошибочен сам вопрос о том, какой скрытый смысл содержится во сне, ибо смысла там быть не может в принципе.
В статье “Мозг и генератор состояния сна. Активационно-синтетическая гипотеза процесса сновидения”[9] была предложена модель физиологической обусловленности сновидения действием “генератора сна”.
Схема работы сновидения из оригинальной статьи Хобсона


Согласно этой гипотезе,  в мозге присутствует система, которая с предсказуемой периодичностью, «включает» состояния сна. Для проверки этого предположения Хобсон и Маккарли тренировались на кошках: вживляли в ствол мозга животных специальные электроды и определяли, какие именно клетки активизировались в процессе сна. С помощью специально спроектированной системы ауди-визуализации они получали полную картину событий (активаций и затуханий нейронов) в процессе сна.
Оказалось, что во время сна, чувственный ввод и моторный вывод полностью блокированы. При этом кора остаётся активной.[9] Поскольку, с одной стороны, реальных чувственных ощущений (например, визуальных) в этом состоянии быть не может (ввод-то блокирован), а, с другой, кора получает из ствола случайные импульсы (которые Хобсон и Маккарли смогли смоделировать), кора пытается придать этим случайным импульсам какой-то смысл[9].
Хобсон и Маккарли отмечали:

Появление и сам характер сновидения полностью определяются физиологическими процессами[9].

Однако в той же статье содержатся следующие заявления:

Активационно-синтетическая гипотеза не исключает возможности защитных искажений возникающих стимулов, но отрицает первенство этого процесса в попытках объяснить содержание сновидения

И

Представления о том, что сны раскрывают [бессознательные] желания, находятся за пределами нашей новой теории.

Говоря технически, Хобсон с коллегами показали, что сновидения ассоциированы со случайными активациями нейронов Варолиева моста во время фазы быстрого движения глаз.[10]
«Мост» на этой схеме и есть тот самый Варолиев мост.


Более того, было показано, что перерезка мозга на уровне моста вообще исключает фазу быстрого движения глаз у кошек.
И хотя Хобсон прямо об этом не говорил, обществом его открытие было воспринято как свидетельство того, что психоаналитики получают свои гонорары за мошеннические попытки подстрекательства своих пациентов к поиску какого-то смысла в абсолютно бессмысленной активности мозга.[10]
Некоторое время эта точка зрения сохранялась, и психоаналитиков не пинал только ленивый.
Однако утверждение о том, что сновидения зависят от быстрого сна, и что сны — это бессмысленные сигналы нейронов моста, было подвергнуто  сомнению в кропотливой работой Солмса с 361 субъектом, которых спросили, замечали ли они изменения в сновидении с момента появления неврологического заболевания[11].
Солмсу удалось показать, что фаза БДГ и непосредственно сновидения контролируются разными системами мозга (т.е. результаты Хобсона не были признаны неверными, просто изменилась их интерпретация).[12]
Согласно результатам Солмса, основную роль в продуцировании сновидений играет передний мозг, а осциллятор (“генератор сновидений” Хобсона), расположенный в стволе — всего лишь один из триггеров, который может запускать процессы в переднем мозге.[12]
Условное разделение мозга на передний, промежуточный и задний.


Таким образом, поскольку фундаментальное положение о том, что БДГ и процесс сновидения — одно и то же, было опровергнуто, под сомнение поставили и вывод о том, что искать смысл во снах — бессмысленно.
Интересным открытием оказалось и то, что нейрональные пути, которые Солмс считал субстратом сновидений совпали с теми путями, которые Панксепп ассоциировал с поисковой активностью.[12]
В некоторой степени это отвечает оригинальным представлениям Фрейда (сюрприз!) о том, что в основе сна лежит желание, мотивация.[10]
Эти выводы получили дальнейшее развитие у Ю (Yu), чьи независимые исследования подтвердили как корректность определения Солмсом нейрональных путей, связанных со сновидениями, так и позволил установить конгруэнтность «большого резервуара либидо» Фрейда и систему поиска Панксеппа[13].
А дальше — всё ещё интереснее. В 2012-м году Колэйс (Colace) показал изменение в снах детей в возрасте около 5 лет, неплохо соответствующее представлениям фрейдистов об активации функции суперэго[10]:  сны детей младшего возраста  просты и прямо предвосхищают удовлетворение.
Сны детей более старшего возраста носят “мучительный, сложный характер, как будто существуют внутренние барьеры для удовлетворения”. Согласно Колэйсу, его исследования дают убедительные доказательства того, что внутренний конфликт между желанием и моральным сознанием проявляется во снах.
Наконец, в 2013-м Хорикава с соавторами выпустили статью, посвящённую разработке методов декодирования визуальных образов в сновидении на основе объективных измерений — данных фМРТ[14]. Суть в том, что их наработки, основанные на использовании технологий машинного обучения, позволили сопоставить данные об активности визуальной коры с теми образами, которые снятся человеку.
Оранжевым цветом обозначено поле Бродмана 17 (первичная, или стриарная, зрительная кора)


Напрямую к теме данного поста это исследование, на первый взгляд, отношения не имеет, но это не так: разработка инструментальных методов определения содержания сновидения (хотя бы на уровне списка образов) позволит проводить более точные исследования, которые, в свою очередь, возможно, когда-нибудь приведут к созданию теории интерпретации сновидений на основе данных нейробиологии.
Таким образом, подведём краткие итоги:
— По имеющимся в распоряжении нейробиологов данным, сновидения могут иметь смысл и даже, возможно, могут быть интерпретированы;
— Как ни странно, но есть некие данные о том, что, возможно, Фрейд был не так уж и неправ;
— Готовой, научной и общепринятой системы толкования сновидений на данный момент не существует. Но её создание представляется возможным.

Клиническая ценность толкования сновидений

Попробуем теперь рассмотреть клиническую ценность толкования сновидений: пусть имеющиеся у нас модели толкования и ненаучны (а иногда даже и прямо — неверны), это ещё не означает, что интерпретация снов не имеет ценности как терапевтический инструмент.
В обзоре[15] литературы по данной тематике от 2004 года утверждается, что включение сновидений в терапевтическую работу улучшает самопонимание клиентов, повышает их уровень осознанности, или иными словами, повышает вероятность инсайта.
Роль инсайта в терапии и его соотношение с терапевтическими изменениями (например, снижением интенсивности симптомов) — отдельная большая тема, и мы не станем её здесь подробно рассматривать; отметим только то, что инсайт считается[15] важным условием этих изменений.
Существуют свидетельства того, что использование техник работы со сновидениями повышает вовлечённость клиента в процесс терапии, улучшает формально измеримые параметры качества сессии, помогает “добраться” до деструктивных когнитивных схем, даёт возможность оптимизировать терапевтический процесс.[15]
Исследований, которые бы ставили своей целью рассмотрение вопроса об эффективности техники толкования сновидения per se в терапии конкретных расстройств (например, депрессии, ГТР и т.д.) в процессе подготовки этого поста найти не удалось.
Достаточно большое количество работ посвящено исследованию влияния интерпретации сновидений на “внутренние переменные” терапии — некие параметры, признаваемые в качестве ценных и важных компонентов в рамках конкретного терапевтического подхода, и в большинстве из них делается вывод о положительном влиянии толкования сновидений[15], но мы не будем их рассматривать подробно, поскольку клиническая ценность этих параметров сама по себе требует отдельного доказательства.
Таким образом, можно подвести краткие итоги:
— В рамках практически любого терапевтического подхода, предусматривающего работу со сновидениями, можно найти исследования, подтверждающие полезность этой работы в терминах, принятых представителями данного подхода (“инсайт”, “самоосознание” и т.д.);
— Рандомизированных клинических исследований, которые подтверждали бы эффективность толкований сновидений как таковых для лечения конкретных расстройств, не существует: обычно оценивается эффективность подхода целиком (например, эффективность КПТ при тревожных расстройствах);
— С точки зрения ортодоксальной доказательной медицины интерпретация содержимого сновидений не имеет доказанной эффективности, однако она может иметь ценность, будучи рассматриваемой в рамках конкретного терапевтического подхода.

Литература

1. Степанова Н. И. Большой сонник / Н. И. Степанова — «РИПОЛ Классик», 2006 ISBN 978-5-386-08133-1

4. Трунов, Д. Г., & Воденикова, М. А. (2012). Представления о сновидениях: основные модели. Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология, (1), 59-69.



9. Hobson, McCarley. The brain as a dream state generator: an activation-synthesis hypothesis of the dream process. (1977). American Journal of Psychiatry, 134(12), 1335–1348. doi:10.1176/ajp.134.12.1335