«А король-то голый»? Как предатели русского народа шили Конституцию

Вокруг типографского станка отсутствовала какая-либо суета. Но где-то в глубине подвала суетилась кучка ворчунов-предателей Родины!

«Я линотипист, я линотипист!» — кричал громко Лишас, чтоб не звенели монеты, которые он складывает в фартук.

«Я метранпаж, я метранпаж!» — кричала Лиса-Алиса Уровая, чтоб не брякали ссыпаемые в подол бриллианты, украденные из казны. «Высоким травлением, высоким травлением!» — вопил Душков, — и, комкая, совал в сюртук векселя государства. Хорошо ему жилось. И король, «слушая кипеж» в подвале, стонал от удовольствия. Будто звуки шли не из печатного подземелья, и из ню-шоп-магазина.

«Хотелось бы мне посмотреть, как подвигается дело!» — подумал король, почёсывая тестикулы. — А то наглупят чего-нибудь». Он походил вдоль высоких окон Кремля и принял решение. «Пошлю-ка я к ним старика министра Пудрина. Или Вовку Зундяева… Он их точно из шмайсера изрешетит! — если что-то не так делают!» Король был параноидален, поэтому мысли его спонтанно менялись.

И вот старик министр Пудрин и Вовчик Зундяев спустились в подвал, и вошли в залу, где за пустыми станками сидели обманщики.

«Господи помилуй! — сказал министр Пудрин. И повернулся к Зундяеву, тараща глаза. — Они ведь ничего не делают!» Шёпотом, но побоялся сказать вслух, чтоб его не посчитали глупым. Или не выгнали из государства. «Привёт, Лёха! — обратилась к Пудрину Лиса-Алиса Уровая. — Что это за чувак с тобой?» И подозрительно посмотрела на Зундяева.

Другие обманщики почтительно поклонились, увидев на плече Зундяева «шмайсер». — Да нормальный каторжанин! — ответил за Зундяева Пудрин. — Четыре ходки за плечами… Все зоны и вагоны-столыпины прошёл! — хлопнул Зундяева по плечу. — Из братвы! — и показал наверх, где сидели августейшие. Зундяев выразительно передёрнул затвором автомата, и сплюнул на пол. Все примолкли.

— Что же вы ничего не делаете? — спросил Лёха одного из печатников. — Тюльку старшему, боссу Володе, королю нашему, впарить хотите? Королю, что он вечно будет править? — Без лоха и жизнь плоха, — засмеялась Лиса Уровая щербатым ртом, и фиксы заблистали во рту. — Андрюха Лишас так ему и сказал...

— По-арестантски, по-арестантски, — одобрил Пудрин мухлёж Лишаса. — Чётко надул… А нам-то с Вованом отстегнёте? — и посмотрел на Зундяева. Зундяев снова дёрнул затвором. Сам же убавил спесь, подошёл и погладил рукой пустые станки.

«Неужели я глуп? — подумал он. — Упаси бог в этом признаться… ещё узнают! Меня уволят!» Снова встал у подвальной двери, вынул из кисета «Кэмел» и закурил. Решил не соваться в эту блуду. За Лёху Пудрина мазу не стоит шибко держать… а бабло… бабло и так возьмём! — кто от бабла откажется?

— Какой узор, какие краски! — завопил вдруг Лёха Пудрин, понимая, что пора доить. — Да отстегните нам хотя бы 100 штук баксов? Зачем нам задарма подставляться, вас прикрывать? Зундяев интенсивно закивал. К нему быстро подбежал Лишас, и дал пачку баксов. Потом, из другого кармана — ещё. Зундяев благодарно протянул ему «Кэмел». Пудрин походил вокруг, шоркая подошвами:

— Да, я доложу королю,… работа идёт, и что она мне чрезвычайно понравилась! — Пудрин отобрал у Зундяева половину баксов, и сунул себе в портфель. Зундяев взял с подоконника бутылку коньяка, и тоже сунул себе в набедренник.

— Рады стараться! — загалдели хором обманщики- предатели русского мира, и принялись сообща расписывать, какой тут необычайный узор и сочетания красок будут у новой Конституции.

* * *

— Премило, премило! — доложил Пудрин назавтра королю. — Вот и папироску вам прислали и протянул. — Мне и так хорошо! — спокойно улыбнулся кароль. — Зечин кое-что привёз рейсом из Аргентины. Вчера вместе в Шереметьево грузили...

— Завидую вам, — вытер нос Пудрин. Ему давно хотелось чего-то серьёзного. Экономика не росла. — Magnifique! (Чудесно — франц.), — в это время, в залу Кремля, меж анфилад, зашёл, шатаясь, Игорёк Зечин. Он хорошо владел французским.

— Король, пойдём, расслабимся! Не зря я в Венесуэлу летал! — Подожди, мне Конституцию шьют… — король поправил галстук, — сейчас пойдём...

— У тебя и так Конституция карманная! — хмыкнул Зечин, закатывая глаза. — От добра добра не ищут. Король посмотрел на него строго, и сказал назидательно: — Конституция карманная, да мне надо побольше карманной. Карманы же мои растут… Зечин хмыкнул и упал на кресло.

* * *

И вот король напялил Конституцию. На себя. Огляделся. Она сшита. «В самый раз!» — решил он, довольно погладил белёсую голову, любуясь в зеркало. Обманщики- предатели русского народа стояли сзади, подбегали к нему, поднимали ему кверху руки, жали что-то под мышками, будто примеривая Конституцию на него. И бормотали:

— В самый раз, в самый раз вам будет, король… эта Конституция… швы чётко легли… — не угодно ли самому полюбоваться? — Упакованный чувак! — радостно заорал Пудрин, щупая стенку портфеля, где таились доллары. — А какой рисунок… какие краски! — прошлась рядом Приклонская.

— Вот она, вот она, Конституция! Народная наша… Они с Уровой тыкали пальцами в пространство, воображая, что все остальные тоже видят Конституцию. Которой нет. Остальные кивали. И король, в сопровождении свиты, вышел на Мичуринский проспект. — Какие панталоны, какой камзол, какой кафтан! — кричала из-за угла Носгвардия.

— Какие панталоны, какой камзол, какой кафтан! Конституция чёткая! — кричали тысячи солдат. Ими командовал, дирижёрскими палочками, Сергей Карков. — Чудесный наряд! — сам Карков басовито ревел в мегафон.

— Вот она, вот она, Конституция нашей мечты! Легка, как паутина, непонятна, красива, и главное анти-американская… Прелесть! — Лишас подбежал к Каркову и тоже сунул ему баксы. Не жалко, казённые. — Magnifique! Чудесно! Ехсеllent! — кричал по-французски Алексей Бенедиктов, похожий на птицу-секретаря.

Его, обнимая, поддерживал Валерий Хфадеев, и целовал в плечо. Хфадееву тоже дали баксов. Король наградил каждого обманщика рыцарским крестом в петлицу и пожаловал им звание придворных ткачей и печатников.

— Балдахин чудесно сидит! — не мог успокоиться Дмитрий Писелёв. — Лучшая Конституция в мире! — Ему тоже дали орден. Обер-церемониймейстер, прокурор, поклонился королю:. — Теперь это ваша Конституция… Лично ваша, государь! Пользуйтесь ею...

— А когда она была не моей? — горделиво пробурчал король.

— Да ведь он голый! — прокричал мальчик с кремлёвской стены. — Голышом, в неглиже… Поглядите на короля… Что, сами-то не видите? — мальчик отчаянно замахал руками: Ну явно же не Геннадий Ветров! Снайпер выстрелил, но промахнулся. И все стали шёпотом передавать друг другу слова мальчугана.

— Ребёнок говорит, что он голый! Наш король! — передавали люди из уст в уста. Тут уже кто-то вполголоса сказал: — Ведь и вправду, совсем, не одет! — За нос нас водит! — зашумел наконец весь народ.

И королю стало жутко. Он стал оборачиваться по сторонам, и весь задрожал. Конституция было пустой и тщедушной, и вовсе не красивой. Ему казалось, что они правы («Господи, ну что же делать?»), но надо же довести церемонию до конца!

Зундяев снял с плеча шмайсер: — Кто слово скажет — искрошу! Перещёлкаю чунчиков, заткнитесь рабы! — Зундяев понял, что надо спасать короля, — ему, Зундяеву, тоже с этого приходило немало золота. А король принял стройный вид, и бодро зашагал по Красной площади, маршировал ещё величавее: — Новая Конституция,… новая Конституция! имени меня, короля! — при этом поддёргивая иссохшей от сидения попой и латунным балдахином. А позади шли камергеры Погозин, Вексельберг, — и вся свита — и поддерживали невидимую мантию, которой и не было....

А рядом бежала придворная лошадница-форейторша Ольга Зкабеева, и обмахивала короля опахалом: — Чёткая у вас получилась Конституция, король… чётка-ая!!! — и, припадая, целовала марширующего короля в колено.