О русских детях в окружении мигрантов. Метостазы радикального социума
Монах Иоанн (Адливанкин), ведущий специалист Душепопечительского центра во имя святого Иоанна Кронштадтского, Москва
В задачи Душепопечительского центра святого праведного Иоанна Кронштадтского, возглавляемого известным игуменом Анатолием Берестовым, в котором я работаю много лет, входит реабилитация людей, пострадавших от разного рода религиозных конструкций. Порядка одиннадцати лет я занимаюсь приемом людей. Ко мне идет молодежь, идут русские люди, больные, несчастные, поврежденные. Статистика позволяет увидеть те процессы, которые на первый взгляд не видны. В среднем в месяц приходит около ста человек. За время своей работы я принял более шести тысяч людей, страдающих от разного рода увлечений, оккультных, сектантских.
Мои серьезные наблюдения, основанные на практике, позволили мне увидеть не только внешнюю форму, но и внутренний механизм «захвата» человека. Главной задачей для меня является возвращение человека в общество, в свою культуру, в тот мир, в котором он должен жить в гармонии.
Я буду говорить о молодежи, потому что молодежь меня волнует в первую очередь. Постараюсь быть максимально толерантным, хотя буду говорить о вещах довольно острых. Когда человек в своей среде, в своей культуре, у него одна вера. Когда он покидает свою естественную среду, та вера, которую предполагает его изначальная культура, меняется. Русские люди, которые уезжают на Запад, теряют свою веру. Пассионарные эмигранты, приезжающие в нашу страну, естественно, тоже уходят от каких-то фундаментальных устоев и взглядов.
Современная культура размывает любое традиционное религиозное мировоззрение. Единое информационное пространство не предполагает каких-то традиционных устоев.
Три года назад меня пригласили работать с проблемами религиозной конструкции в Ханты-Мансийский автономный округ. Проблема была в том, что русские дети, учащиеся учебных заведений, стали принимать радикальный ислам. Я не могу сказать, что массово. Но, когда в каком-то техникуме, допустим, учится 150 человек, а пятнадцать принимают радикальный ислам, согласитесь, это проблема. Я сосредоточился в своих исследованиях именно на молодежи, на ситуации, в которой они сегодня оказались благодаря массовым миграциям, массовым переселениям, благодаря изменению этно-конфессионального состава того или иного региона. К примеру, если говорить даже о школах Ханты-Мансийского автономного округа, о московских школах и многих других, то в некоторых классах сегодня соотношение славянских детей и приезжих (в основном из стран СНГ) уже составляет 30 к 70, а в некоторых 50 на 50.
Разговаривая с молодежью, могу сказать точно, что я не видел ни одного русского молодого человека, который не был бы побит. Переселение — это большая трагедия. Но у детей нет традиционной религии. У них есть радикальная религия. Дети по своей сути радикалы, по своему строению. Одни не знают православия, а вторые, соответственно, не знают ислама.
Когда я разговариваю с этими детками, допустим, с девочкой какой-нибудь, которая приняла радикальный ислам, и говорю: «Чем тебе Христос-то не угодил? Ты ведь изначально крещена». И вдруг слышу в ответ: «Да, но он жил один раз». Я понимаю, что она говорит не своим языком, она говорит языком тех проповедников, которые вложили в нее то, что она не знала и знать не может. Ее радикализм проистекает от ее бескультурья. Получается уникальная ситуация. В школах, в которых нарушается некоторый этноконфессиональный баланс, дети изначально не приспособленные попадают в ситуацию, в которой им очень трудно жить. Прибывшие из тяжелых регионов, где были войны, конфликты, как правило, не приспособлены к жизни в нашем обществе, в новых условиях.
Я обратил внимание на то, какая разница между нашими детьми и детьми, которые приезжают. Везде в школах в спортивных залах приезжие занимаются спортом, они развиваются, а наши нет. У нас среди молодежи распространены такие беды как детский алкоголизм, наркомания, игромания. Разница между приезжими подростками и местными колоссальная.
Когда я достал материал, который доступен к публикации, сейчас он называется «Русские дети в окружении мигрантов. Свои среди чужих», я стал исследовать статистику, к примеру, статистику военных. Я вообще не понял, откуда нам взять молодых людей, которые должны пополнять ряды вооруженных сил. Статистика такова: десять миллионов алкоголиков, пять миллионов наркоманов, пять миллионов игроков. Откуда эти здоровые силы? И когда подорванные постперестроечным периодом подростки, попадают в школу, в которой половина приезжих, а в регионах ХМАО и в некоторых районах Москвы это уже так, эти дети просто вынуждены менять свою ментальность, свою культуру. Девочки и мальчики прячут свои крестики не потому, что речь идет о каком-то радикальном исламе, а потому что дети по своей природе так устроены. Само переселение народов, миграционный поток из других стран и республик в Россию или Европу нарушают естественный культурный баланс. Здесь начинаются проблемы цивилизационного плана.
Известный немецкий профессор Харрисон недавно обнародовал интересные исследования. В них он дал ответ на утверждение одного из радикальных исламистов-теоретиков, который сказал: «Мы завоюем Россию просто нашей рождаемостью». Как отмечает Харрисон, на сто взрослых мужчин, по идее, должно быть порядка 80 мальчиков, в Европе это соотношение примерно сто к 50—60, а в восточных странах это соотношение сто к 300. Разница чувствуется?
Конечно, когда речь сегодня идет об огромных миграционных потоках, о необходимости сосуществования, эта статистика заставляет подумать о будущем. За последние годы очень многое изменилось. Когда я издал аналитическое заключение по поводу, например, Ханты-Мансийского автономного округа, мне говорили, что быть того не может, чтобы Сибирь была настолько заселена выходцами из южных восточных регионов, ведь там же китайцы. Ничего подобного. К примеру, та же самая Тюмень является сегодня базой для целого ряда радикальных структур. И в этих условиях наши дети попадают в очень тяжелые ситуации. Не только наши дети, но и дети приезжих.
Одним стыдно, другие прячут свои крестики, третьи боятся показать принадлежность к своей культуре, к своей вере, к своей религии. Это трагедия всех — и пассионарных переселенцев, и наших детей. Эту трагедию мы видим сегодня на примере Запада, когда молодежь устраивает массовые бунты. В этих условиях необходимо вырабатывать какие-то совершенно новые решения, новые подходы, иначе эта ситуация приведет к массовой деградации, в какой-то мере к этноциду русского населения, неприспособленного жить в таких условиях. В первую очередь это касается детей, ведь именно в школах мы видим модель этого противостояния.
В последнее время ко мне приходят десятки людей с проблемой такого рода, в их числе русские дети, которые приняли радикальный ислам. До сих пор бывают ситуации, которые я не могу объяснить. Например, я работал с девочкой два месяца, у нас был нормальный диалог. Через два месяца, когда она уходила, я ее спрашиваю:
— Танечка, скажи, ты уедешь в ИГИЛ (террористическая организация, запрещенная на территории Российской Федерации)?
— Уеду.
— Почему?
— Не знаю, — ответила она.
Происходит тотальный захват человека. Он становится возможен, потому что мы живем в мире, где культура уничтожена. И традиционные формы, представляющие собой необходимость развития какого-то иммунитета, подрублены. Произошло коренное изменение определенного баланса — этнического, культурного, цивилизационного, это изменение порождает катастрофу. Все это приводит к ненависти, которая разжигается с двух сторон.
Очень часто увлечение радикальным исламом происходит из-за неверного понимания богословских доктрин. Вольная трактовка текста, особенно фрагментов, где речь идет о чувственном райском наслаждении, приводит к популярности радикального ислама.
Я объясняю, что это некоторая метафора. Но, увы, подростки часто увлекаются именно этой метафорой. Это порождает потрясающие аномалии, если человек желает обвязаться гранатами и взорвать себя для того, чтобы попасть в чувственное бытие, простите, это некий апофеоз гедонизма. Такие сложные аллегории подросток, который оторван от своих корней, не имеет достаточной подготовки и воспитания в традиции, не достаточно образован, не может понять адекватно. Поэтому в основном радикальный ислам прельщает необразованных людей.
Для решения проблем, к примеру, в Югре, мы предлагали создать детские корпуса, какие-то объединения, которые будут сугубо воспитывать человека в этой ситуации. Но сама ситуация в Ханты-Мансийском автономном округе и некоторых районах Москвы уже вышла из-под контроля. Дети становятся агрессивны. Русские берутся за ножи. Представители исламской религии становятся крайне агрессивными и подавляют своих сверстников. Трудно найти выход из такой ситуации.
В своей статье «Русские дети в окружении мигрантов» я подробно изложил разного рода теории и цифры. Если власти не обратят внимания на эту серьезную проблему и не предпримут необходимых мер для урегулирования, мы получим крайнерадикально настроенное общество даже степенных представителей ислама. Мы получим изуродованных русских детей, потому что в этой ситуации они автоматически становятся агрессивными.
Я в свое время столкнулся с одной проблемой. В одном классе с детьми учились три ваххабита. Что такое ваххабит? Ваххабиты совершают кровавые акты, драмы, которые публикуют в сети Интернет, и весь класс об этом знает. Возникает парадоксальная ситуация. Дети знают, что их одноклассники являются частью этого кровавого культа и молчат. Это аномалия духовная, нравственная. Они молчат, взрослые молчат. Это же порождает культурное уродство, меняет саму личность, и так происходит годами.
Эта аномалия порождает массовое уродство, массовое искажение остатков традиционной культуры, которая еще осталась в нашей стране. Сложившаяся ситуация даже без всякого радикализма с той и с другой стороны, учитывая детскую среду, становится разрушительной для детей.
На территории Ханты-Мансийского автономного округа есть город Радужный. Его мэр говорит, что в городе нет ни одного парня, который не был бы избит во время уличных разборок, где русские дерутся за русских, взявшись за оружие. Вместе с тем, мы видим хорошее отношение к людям, которые приезжают. Нет злобы самой по себе. Есть злоба, когда речь идет о встрече в социуме, из которого нельзя выйти по самой своей природе.
Такая же ситуация существует в Израиле между арабским и еврейским населением. Особенно заметен конфликт в школах. Существует эта проблема и во многих других странах, в которых она тоже неразрешима до конца.
Я стараюсь быть сейчас крайне дипломатичным, но проблема чрезвычайно остра. И если ее не решить, то те процессы, о которых я говорю, захватят весь мир. И мы видим, что происходит с миром. Я рассматриваю эту проблему как действие стратегического оружия. Ситуация в нашей стране напоминает ситуацию, которая существовала на Ближнем Востоке, те же самые внутрирелигиозные разногласия, существующие внутри ислама. Это прекрасная среда, чтобы манипулировать людьми, и этот метод перенесен на российскую почву. В Югре сейчас происходит то же самое, что на Ближнем Востоке, где существуют сунниты, шииты, салафиты. Как можно в этой ситуации найти какой-то консенсус, особенно среди подростков?
Мне кажется, очень важно эти темы не умалчивать, а искать пути их решения. И без государственной власти, без понимания этой проблемы, без привлечения общественности мы эту проблему не решим. Потому что, вы же понимаете, школа есть школа, дети есть дети. И даже нет закона, чтобы разделить каким-то образом этих детей. Эти дети вырастают с одной мыслью: «Быстрее бы все это закончилось». Поверьте, я говорю это как свидетель, так сегодня чувствуют себя дети в наших школах. Это полная аномалия. Если не искать путей выхода из ситуации, будет только хуже.