Как я придумал рэйв

ИЗУЧАЯ, как теоретик и культуролог, многие явления в искусстве, я следил за тем, что должно быть нужным, важным и модным. И начинал наблюдать за этими актуальными вещами в их зародышевом состоянии. По этой причине многие и считают, что я что-то основал, открыл и предсказал. На самом же деле я занимался чисто научными разработками и процентов на 80 был прав в своих теоретических предсказаниях. Развитие клубного движения в России происходило на моих глазах. Уж не помню, в 85-м или в 86-м году мы с Сергеем Курёхиным, Георгием Гурьяновым и группой «Кино» ездили в Ригу на музыкальный фестиваль. Прогуливаясь по рижским окрестностям, мы встретили также выступавшего на фестивале молодого человека из города Берлина, ди-джея Вестбама, который тогда звался еще Вест-фалия Бамбатта. Его настоящее имя — Максимилиан Ленц, и сразу после знакомства мы стали хорошими друзьями с ним и его продюсером Вильгельмом Роттегером и даже пригласили их принять участие в выступлении «Поп-механики». Вестбам тогда занимался созданием новой музыки из старой, тем, что теперь называется римейк или ремикс. Теоретически я занимался этим вопросом с начала 80-х и называл его перекомпозицией. Его музыка очень соответствовала моим разработкам, которые я производил с группой «Новые композиторы». 

Потом, когда я в 1988 году впервые оказался за границей и посетил клубы, мне показалось, что это — самое интересное из того, чего нам в России не хватает. Я принялся за изучение стиля клубов — музыки, моды, поведения, — посетил колоссальное количество этих заведений. Так получилось, что маршруты моих выступлений с выставками и концертами совпадали с центрами клубной жизни.

Я жил и в Лос-Анджелесе, и во Флориде, и на Майами. В Нью-Йорке прожил в общей сложности пару лет, посетил и Париж, и Берлин, и Лондон, и Амстердам. Собственно, других мощных центров рэйв-культуры и нет.

ЭТА КУЛЬТУРА мне так нравилась, что захотелось, чтобы нечто подобное происходило и у нас, поэтому в 1989 году мы с Георгием Гурьяновым решили провести первую вечеринку с ди-джеем. Мы пригласили из Риги ди-джея Яниса, друга Вестбама и Роттегера, арендовали Дом культуры работников связи и решили придать мероприятию черты самых разных модных дискотек. Кроме того, что это была дискотека с хаус-музыкой и элементами техно, для пущего веселья мы организовали шоу «Голос
альтернативной певицы». Альтернативны — ми певицами у нас были небезызвестный ныне Владислав Юрьевич Мамышев (Монро), менее известный человек по имени «Алла Пугачева» и еще менее известный и ныне проживающий в Германии — «Сандра». Вот эти трое и вели основную программу в перерывах между работой ди-джеев.
Поскольку сексуальные меньшинства очень ярко выражают себя в области внешнего вида, максимально броско одеваются и пользуются косметикой, то мы пригласили большое количество представителей сексуальных меньшинств. Для них вход на дискотеку был дешевле, чем для остальных. Цены были смешные, для всех вход стоил 10 рублей, а для сексменьшинств — 5. Я сам осуществлял фейс-контроль и решал, кому, за сколько продавать билет. Конечно же, в льготную категорию попадали не обязательно гомосексуалисты и лесбиянки. Дешевые билеты продавали в первую очередь за внешний вид, а особо отличившихся в этой области вообще про- пускали бесплатно. Ну и все знакомые, которых было очень много, тоже проходили бесплатно. Цены мы установили символические, только чтобы покрыть аренду помещения. Ди-джей и все исполнители выступали бесплатно, за идею. Так, первая дискотека с ди-джеем одновременно была и первой дискотекой сексменыыинств, и первым Drag Queens шоу. Там же была устроена выставка, и существовал специальный chill out, то, что теперь называется V.I.P.-room. В общем, мы проиграли все модели клубной работы.

Но надо сказать, что тогда сексуальные меньшинства у нас еще не были легализованы, и поэтому мы боролись за права всех «униженных и оскорбленных». С тех пор, как статью за гомосексуализм отменили, я никогда больше не интересовался и не занимался этим движением.
Еще до нашего мероприятия в Питере существовала дискотека на Фонтанке, 145, но она не работала на пластинках, поскольку там не было необходимой аппаратуры, а на ранних стадиях — и ди-джейского пульта. Но надо сказать, что все это было задолго до «Гагарин-пати» и последующих выплесков рэйва в массы. Клуб «Фонтанка, 145» организовали замечательные братья Хаасы, Алексей и Андрей. Позже они придумали знаменитый клуб «Тоннель», членом #001 которого я являюсь. Но к созданию этого клуба я никакого отношения не имел: я всегда занимался теоретической стороной вопроса, а практическая реализация в нашей стране — это всегда больше, чем теория. «Тоннель» принял на себя первый удар интереса разбойников к молодежной культуре. Сейчас они все из 'Тоннеля" переместились в другие места, и он снова стал спокойным молодежным местом, куда ходят тинейджеры и люди чуть постарше, а не тридцатилетние разбойники, которые оставили на входе пистолет и пришли отдохнуть после тяжелого трудового дня. Но в свое время произошло удивительное слияние 'Тоннеля" с бандитами, и этим местом очень заинтересовалась милиция. Начались облавы, называемые на рэйверском языке «маски-шоу».

ХОТЯ у многих рэйв ассоциируется с наркотиками, употребление стимулирующих веществ вовсе не является обязательным. Например, Леша Хаас — исключительно положительный молодой человек, который даже не пьет и не курит. С другой стороны, связь между рэйвом и «веществами» проследить можно. Объяснение здесь кроется в глубинных архаических пластах человеческой психики. В древности почти все люди на земле участвовали в шаманских ритуалах и мистериях. В нашей генетической памяти, несомнен¬но, есть воспоминания об этих ритуалах. Типичными чертами шаманских обрядов были танец, ритм, шумовые эффекты и некое снадобье, стимулирующее ритуал. В зависимости от географических регионов, снадобье было разным: индейцы варили его из одних растений, русские колдуны — из других, чукотские шаманы — из третьих. На земле нет народа, который бы миновал мистериальный период своего существования. Когда современные молодые люди с помощью наркотиков изменяют свое состояние, они тем самым сталкиваются со своей генетической памятью.

Синтетические наркотики — вещества разрушительные и враждебные человеческой природе, но они близки по своему действию к тем естественным снадобьям, которые люди употребляли в древних ритуалах. Теренс Маккенна считает, что в древности люди ели разные грибы, и время от времени им попадались грибы, изменявшие состояние их психики, и именно поэтому человек стал развиваться в интеллектуальном смысле, развился его речевой аппарат. Это всего лишь гипотеза, но факт остается фактом: люди действительно объединялись в ритуалах.

Они могли пить мед, вино или забродившее пшеничное семя, после чего начинали буйно танцевать, совершая свои обряды. Поэтому когда современная молодежь попадает в измененном состоянии на дискотеку, происходит пробуждение генетической памяти о ритуалах, исполнявшихся тысячелетия назад. Этим и обусловливается популярность ритмичных танцев. Сами танцы, конечно же, видоизменяются, как и способы привести себя в иное состояние. Переодевание в бальный костюм уже является отличным способом изменить свое состояние. Когда человек одевает торжественный наряд, он внутренне чувствует себя совершенно иначе, чем тогда, когда носит обычную одежду. Поэтому, когда люди ходили на балы, пили шампанское и танцевали, они культорологически и типологически были близки к рэйверам, которые приходят в клуб и танцуют там под воздействием вредных для здоровья синтетических снадобий.
Любопытным образом вопрос стимуляторов решается в Голландии. Там запрещены наркотики, но разрешено курить коноплю. Можно вспомнить, что выращивание конопли было одним из главных занятий древних скифов. Поэтому во всех скифских курганах находят коноплю, а первое упоминание о скифах у Геродота связано со вдыханием дыма тлеющей конопли. До сих пор Всемирная организация здравоохранения не нашла реальных оснований, почему коноплю можно считать вредной для здоровья. По официальным медицинским данным, курение конопли менее вредно, чем курение табака. Но, как правило, коноплю курят не на рэйвах, где люди проводят время буйно, а в эмбиент-клубах, которые широко распространены в Амстердаме. Они представляют собой помещения, затянутые мягкими коврами, с приглушенным светом, где играет тихая медленная музыка. Там все курят коноплю, отчего становятся тихими и спокойными и даже не хотят танцевать, а лежат себе, пьют чаек и слушают музыку. Голландское правительство относится к этому снисходительно, потому что нет криминальных случаев, связанных с курением конопли, в то время как героин или кокаин очень криминогенны. От употребления конопли люди никого не убивают, в окна не бросаются, а становятся тихими и небуйными, в то время как даже алкоголь куда более опасен. Спиртное доводит людей до совершенно неуправляемого состояния и галлюцинаций. Продающееся во всех барах, оно уже является достаточным стимулятором. Поэтому неправильно было бы сказать, что рэйв обязательно связан с наркотиками: чаще всего это не наркотики. Речь идет в первую очередь о клубной атмосфере. Здесь я имею в виду не клуб, куда приходят в пиджаках и галстуках, вместе с девушками, выпить. Я говорю о клубе в современном понимании — о клубе, символизирующем измененное состояние, где все крайне необычно: свет, музыка и одежда.

Рэйв-культура очень неоднородна. Собственно, это обычная молодежная культура, наследующая права мейнстрима в этой области. Но, скажем, в Америке она обретает очертания клубной культуры. Ребята, которые собираются в клубах, — это club-kids, а не рэйверы. Рэйверы — это скорее массовое явление, родственное хиппи. Его самое яркое проявление — это Love Parade, устраиваемый Вильгельмом Роттегером и его товарищами в Берлине. Подобные мероприятия носят разовый характер, в клубах они были бы обречены на провал. Клубы обязаны дружить с властями, а рэйверы — это революционное движение, которое должно существовать альтернативно, без присмотра. Понятие «рэйвер» тоже очень обширно. Например, существуют люди, которые отращивают себе длинные волосы и вешают на шею какой-нибудь медальончик с «пацификом». Можно ли их считать хиппи? И есть настоящие хиппи, которые ходят босиком, живут в палатке, ездят автостопом, просят подаяние. Между первыми и вторыми — огромная дистанция. Так и в среде панков. В Германии культурно подстриженного панка называют modischer punker. У него аккуратный цветной гребень, кожаная куртка из дорогого магазина, хорошие блестящие ботинки. А есть панк по жизни — обычно нищий молодой человек, ужасно грязный, с выбритыми загнивающими висками. Обычно в Германии за такими всюду еще и собака бегает…

Так же и с рэйверами. Я лучше всего изучил то, что в Америке называется freaks, дурачки. Это крайнее проявление club-kids. Существуют «закоренелые» клубные ребята, которые так часто ходят в клубы, что имеют клубные карты. И есть профессиональные club-kids, в первую очередь — фрики, которые работают в клубе уже одним своим внешним видом. У нас такого типа людей мало — в первую очередь, это Владик Мамышев (Монро). Но на Западе из фриков вышли в массы такие люди, как РуПол или леди Банни. Раньше одним из главных мест обитания такого рода людей был клуб Capocabana. основанный предводительницей фриков Сьюзан Барш. К фрикам можно отнести и Эндрю Логана с его «Альтернативной мисс мира» в Лондоне. Многие путают фриков с гомосексуалистами, но скорее они асексуальны и не имеют ярко выраженного пола. Фрики не изображают женщин, они не трансвеститы. Они прежде всего — инопланетяне, коими себя чаще всего называют. Иногда проводятся закрытые мероприятия только для фриков. Для этого на одну ночь арендуется какой-нибудь клуб — в начале 90-х это был впоследствии закрывшийся Queek. Также по средам фрикам отдавали на растерзание расположенное в церкви нью-йоркское заведение Libelights, где играли ди-джеи Димитрий и Киоки
Конечно же, фрики — главное украшение клубов. Музыку можно послушать и дома, поговорить — в баре, известных людей можно увидеть где угодно. В клубе, конечно, хорошо танцевать, но это — не главное занятие, танцевать лучше на рэйвах. А фриков можно увидеть только в клубах. Главное, чем занимаются фрики, — это собственный внешний вид, поэтому так интересны устраиваемые ими фестивали моды. Каждый фрик — выдающийся модельер. Когда я приходил в клуб, где находились фрики, я испытывал ощущение счастья и восторга, потому что видел подлинное шоу с участием тридцати, сорока, а то и пятидесяти прекрасных модельеров, которые каждый раз придумывают себе умопомрачительные наряды. На такой вечеринке никогда не будет двух одинаковых костюмов. Когда видишь много фриков, то чувствуешь, что от них исходит радость и пренебрежение к окружающим. Это всегда праздник для глаз. То, что становится общим местом у фриков, потом выдается как открытие Тьери Мюглером. Жаном-Полем Готье или Мадонной. Мадонна, хорошо изучив нью-йоркские клубы, была в свое время потрясена культурой фриков и вогеров, и очень много перенимает у них в своем творчестве. У нас к фрикам очень близок Бартенев. Если бы он или Владик Мамышев неожиданно оказались в Нью-Йорке, то вышла бы сцена, подобная тому, как Буратино попал в театр Карабаса, и все куклы закричали: «Смотрите, это же наш!» Они сразу бы их узнали, хотя никогда раньше не видели. Все имеющиеся в нашей стране фрики уже достигли вершин своей карьеры. Среди таких людей я могу назвать Эву Рухину, которая теперь является главным редактором журнала «ПроИгры», а в начале своей карьеры принадлежала к самой модной части молодежи, всегда выглядевшей умопомрачительно. Жанна Агузарова носила на себе явные черты этого направления, хотя в сущности своей фрик никогда не стремится к широкой популярности. В Нью-Йорке он самодостаточен, он обрел свою «экологическую нишу». А у нас фрик должен искать особую форму деятельности, при которой он не будет избит и покалечен, потому что в России почти отсутствуют места, куда фрик мог бы прийти безбоязненно. Поэтому наши фрики, как правило, становятся артистами эстрады или модельерами. 

В последнее время движение фриков постепенно приходит в упадок, потому что фрики стареют: проводить круглые сутки в клубах очень нелегко. К примеру, в Нью-Йорке им приходится посещать по три-четыре места за ночь. Фрики — настоящие нонконформисты, в то время как остальные рэйверы представляют собой целые армии одинаковых молодых людей. Все обуты в одинаковый Dr. Martens и носят одинаковые штаны. Разница, может быть, лишь в том, что сперва все ходили в узких штанах, а потом оделись в мешковатые. У одного рэйвера полосочка косая, у другого — прямая, у одного на шапочке редкие полосочки, у другого — частые, но, в принципе, все это — униформа, которая является признаком конформизма.

Обычно следующее поколение занимается тем, на что предыдущее не обращало внимания. Например, после такой явной общности, когда все люди собирались в одних и тех же местах, одинаково одевались, слушали одну и ту же музыку, танцевали до утра вместе, следующее поколение обязательно проявит себя более индивидуальным образом. Новые модники будут собираться небольшими группками в только им известных местах, слушать разную музыку или даже не слушать музыку вообще. Кто-нибудь вполне
может сказать: «Я музыку не слушаю, я стихи читаю». Примеры подобного рода уже появляются. Вот, скажем, есть небольшое западное направление «новых скучающих». Молодые люди серо и буднично одеваются, им ничто не интересно, они никуда не ходят. В современном контексте скучать — модно. Или в Петербурге недавно было своеобразное молодежное движение. Во время белых ночей молодые люди ходили в сады и парки
города, коими он богат, собирались у какой-нибудь ротонды, пили при свечах вино и читали друг другу стихи в тишине, под пение птиц. Но повальным это течение, конечно, не назовешь. Однако подобного рода альтернативные современному молодежному меинстриму движения будут проявлять себя все больше и вскоре могут стать
куда заметнее.